20:20 

Доступ к записи ограничен

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

00:29 

Доступ к записи ограничен

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

21:26 

Доступ к записи ограничен

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

13:41 

Доступ к записи ограничен

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

16:07 

Доступ к записи ограничен

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Официальные праздники средневековья – и церковные и феодально-государственные –
никуда не уводили из существующего миропорядка и не создавали никакой второй жизни.
Напротив, они освящали, санкционировали существующий строй и закрепляли его. Связь с
временем стала формальной, смены и кризисы были отнесены в прошлое. Официальный
праздник, в сущности, смотрел только назад, в прошлое и этим прошлым освящал
существующий в настоящем строй. Официальный праздник, иногда даже вопреки
собственной идее, утверждал стабильность, неизменность и вечность всего существующего
миропорядка: существующей иерархии, существующих религиозных, политических и
моральных ценностей, норм, запретов. Праздник был торжеством уже готовой, победившей,
господствующей правды, которая выступала как вечная, неизменная и непререкаемая правда.
Поэтому и тон официального праздника мог быть только монолитно с е р ь е з н ы м , смеховое
начало было чуждо его природе. Именно поэтому официальный праздник изменял
п о д л и н н о й природе человеческой праздничности, искажал ее. Но эта подлинная
праздничность была неистребимой, и потому приходилось терпеть и даже частично
легализовать ее вне официальной стороны праздника, уступать ей народную площадь.
В противоположность официальному празднику карнавал торжествовал как бы временное
освобождение от господствующей правды и существующего строя, временную отмену всех
иерархических отношений, привилегий, норм и запретов. Это был подлинный праздник
времени, праздник становления, смен и обновлений. Он был враждебен всякому
увековечению, завершению и концу. Он смотрел в незавершимое будущее.
Особо важное значение имела отмена во время карнавала всех иерархических отношений.
На официальных праздниках иерархические различия подчеркнуто демонстрировались: на
них полагалось являться во всех регалиях своего звания, чина, заслуг и занимать место,
соответствующее своему рангу. Праздник освящал неравенство. В противоположность этому
на карнавале все считались равными. Здесь – на карнавальной площади – господствовала
особая форма вольного фамильярного контакта между людьми, разделенными в обычной, то
есть внекарнавальной, жизни непреодолимыми барьерами сословного, имущественного,
служебного, семейного и возрастного положения.

00:28 

Доступ к записи ограничен

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

На удивление давно не было пугающих прям кошмаров.
Зато сегодня два совершенно незнакомых друг другу родственника вместе смотрели на странные фейерверки у меня во сне.

@темы: предчувствия и сны

19:10 

Доступ к записи ограничен

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

22:28

...

С одной стороны - очень близкое "довоплотиться в семипудовую купчиху". С другой - выученная беспомощность, страх занимать пространство, тем более чужое или общее, да и просто нерешительность. Весь Некрополь - как будто про меня: все эти слабости недовоплощения, ощущение вторичности, поверхностности, где-то неосознанности и при этом - отсутствия интуиции, замененной привычкой. Неспособность определить(ся).
Раз за разом утыкаюсь в "Познай самого себя", но не понимаю, как. Что ведет к, что уводит от. Наверное, любой отход от автоматизма - это путь?
Зато купила билеты на Елену Войнаровскую в Эрарту. Пойду перевоплощаться в себя четырнадцатилетнюю.

Истина не может низкой, потому что нет ничего выше истины. Пушкинскому "возвышающему обману" хочется противопоставить нас возвышающую правду: надо учиться чтить и любить замечательного человека со всеми его слабостями и порой даже за самые эти слабости.

След, им оставленный в жизни, как и в литературе, не глубок. Но -- незадолго до смерти, с той иронией, которая редко покидала его, он сказал мне:
-- Заметь, что я все таки был.

Другие дым, я тень от дыма,
Я всем завидую, кто дым.

-- Видишь ли, -- говорил он, -- меня в сущности нет, как ты знаешь. Но нельзя, чтобы это знали другие, а то сам понимаешь, какие пойдут неприятности.
И кончал по обыкновению цитатой:
-- Моя мечта, это воплотиться, но чтобы уж окончательно, безвозвратно, в какую-нибудь тол­стую семипудовую купчиху.

То же ребячество прорывалось в его увлечении Африкой, войной, наконец -- в напускной важности, которая так меня удивила при первой встрече и которая вдруг сползала, куда-то улетучивалась, пока он не спохватывался и не натягивал ее на себя сызнова. Изображать взрослого ему нравилось, как всем детям. Он любил играть в ,,мэтра", в литературное на­чальство своих "гумилят", то есть маленьких поэтов и поэтесс, его окружавших. Поэтическая детвора его очень любила.

Перед собранием я зашел к соседу своему, Мандель­штаму, и спросил его, почему до сих пор он мне ничего не сказал о возобновлении "Цеха". Мандельштам засмеялся:
-- Да потому, что и нет никакого "Цеха". Блок, Сологуб и Ахматова отказались. Гумилеву только бы председательствовать. Он же любит играть в солдатики. А вы попались. Там нет никого, кроме гумилят.
-- Позвольте, а сами-то вы что же делаете в таком "Цехе" ? -- спросил я с досадой. Мандельштам сделал очень серьезное лицо:
-- Я там пью чай с конфетами.

В пушкинской своей речи, ровно за полгода до смерти, он говорил:
"Покой и воля. Они необходимы поэту для освобождения гармоний. Но покой и волю тоже отнимают. Не внешний покой, а творческий. Не ребяческую волю, не свободу либеральничать, а творческую волю, -- тайную свободу. И поэт умирает, потому что дышать ему больше нечем: жизнь потеряла смысл ".
Вероятно, тот, кто первый сказал, что Блок задохнулся, взял это именно отсюда. И он был прав. Не странно ли: Блок умирал несколько месяцев, на глазах у всех, его лечили врачи, -- и никто не называл и не умел назвать его болезнь. Началось с боли в ноге. Потом гово­рили о слабости сердца. Перед смертью он сильно страдал. Но от чего же он все - таки умер? Неизвестно. Он умер как-то "вообще", оттого что был болен весь, оттого что не мог больше жить. Он умер от смерти.

В начале 1922 г., когда театр, о котором перед арестом много хлопотал Гумилев, поставил его пьесу "Гондла", на генеральной ре­петиции, а потом и на первом представлении, публика стала вызывать :
-- Автора!
Пьесу велели снять с репертуара.

Доброта не делала его ни пресным, ни мягкотелым. Был он кипуч, порывист и любил правду, всю, полностью, какова бы она ни была. Он говорил все, что думал, -- прямо в глаза. Никогда не был груб и обиден, -- но и не сглаживал углов, не золотил пилюль.
-- Начистоту! -- покрикивал он, -- начи­стоту!
Это было одно из его любимых слов. И во всех поступках Гершензона, и в его доме, и в его отношении к детям, -- была эта чистота правды.

Хотя кое-что идет не по плану (например, капающая с потолка в ванной вода), год начинается радостно и легко. Наконец-то можно читать, читать!

Несколько лет назад мне казался важным вопрос, что значит быть взрослой.
Сейчас уже не кажется.
Но все равно я кое-что осознала: по-моему, взрослеть - это (в том числе) понимать, сколько труда, любви, времени и сил вложено во все, что меня окружает. Просто потому, что сам пытаешься что-то делать - и ошибаешься, и ничего не получается, но если продолжаешь, то становится лучше.
Люблю прекрасных людей вокруг, которые творят вероятное и невероятное, обыкновенное и необыкновенное!

20:15 

Доступ к записи ограничен

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Всякое стихотворение — это покрывало, растянутое на остриях нескольких слов. Эти слова светятся, как звёзды, из-за них и существует стихотворение. А. Блок
Махов, автор книги о трансмузыкальном в литературе (то есть по сути о представлении музыки в литературе и о взаимоотношении слова и музыки, слова и его представления о музыке), приводит эту цитату Блока как пример ухода от жесткого порядка в (литературной) речи. То есть красивой речь делает не правильный порядок, а прекрасные звуки, которые можно, в принципе, переставлять. Главное - что они включены в один текст.
В последнее время воспоминания похожи на эти звезды. Со временем в памяти остаются отдельные события, за которые почему-то цепляешься (возможно, есть связь с рассказом, пересказыванием). Однажды рассказанное проще рассказать еще раз. Хронология теряет значение, линейность времени переходит в равноправное сосуществование узоров полотна. Каждое из таких "значимых" воспоминаний прокручивается в памяти многократно, обрастает нитями связей и ассоциаций и рано или поздно застывает частью моей собственной "легендарной (мифологизированной)" биографии.

@темы: память, Махов, Блок, время

13:14

Насколько можно предугадать эффект от стихотворения? Можно ли создать стихотворный язык, который будет точнее нынешнего? (судя по тому, что пытались, ответ нет, но...).
Смена парадигм, как в программировании. Но хочется чего-то свежее, чем верлибр.

Чтобы не забыть, попробую собрать в одном посте все события сентября.
Стихи: вечер DRC, Маяковский PLED, Голоса, Лемерт, вечер в Фонтанном доме про шестидесятников (андеграунд), вечер Рейна.
Театр: спектакль о Хармсе.
Кино: Твое имя, Когда я думаю о Германии ночью (сегодня).
Лекции: Чечот о христианской теме в немецком искусстве (ч. 1), лекция по кибербезопасности, две лекции в рамках фестиваля комиксов - об истории комиксов в Америке, лекция-встреча с французским комиксистом.
Фем: чаепитие, перфоманс.
Музеи: Пушкинская 10 - музей звука, музей русского рока, картины.

В ближайшее время: Чечот (ч.2), Лоэнгрин (Мариинка), Танцующая в темноте

@темы: отчет

10:50 

Доступ к записи ограничен

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Люблю отражения в стекле автобуса. Несколько дней назад, когда ехала поздним вечером мимо леса, там, в темноте, мелькали фары машин. От автомобилей оставался только слабый контур и два ярких огня, эти призраки проносились друг за другом сквозь деревья.